В РАЗВЕДКУ С КИСТЬЮ И МОЛЬБЕРТОМ

Николай ДОЛГОПОЛОВ

Выставка 94-летнего художника Павла Георгиевича Громушкина радует мастерством, а также некоторыми раскрытыми тайнами 

На ОТКРЫТИИ выставки встретилось мне немало народа самого разнообразного. Коллеги по перу — естественно, художники — тоже вполне понятно, а еще — много разведчиков. Ведь заслуженный работник культуры России Павел Громушкин пришел во внешнюю разведку в марте 1938-го. 

Работал он в комбинате "Правда", но вот неведомо какими путями нашли и предложили. Сам Павел Георгиевич рассказывает мне, что здорово сомневался. Ведь до этого трудиться и дружить ему доводилось с такими художниками, как Кукрыниксы, Борис Ефимов, Радов. И будущее свое молоденькому начальнику граверного цеха виделось совсем в иных тонах. Занимался он по вечерам во Дворце культуры у Кукрыниксов и Семенова: "Время тогда было суровое, но верите — я три раза отказывался". Однако собеседование с большим начальником по фамилии Берия он прошел успешно, и началось. 

Тот совершенно закрытый отдел возглавлял известный в прошлом австрийский спортивный организатор Георг Миллер, с 1927-го перешедший в нелегальную советскую разведку. Вот Георгий Георгиевич и наставлял молодых учеников Пашу Громушкина и Вилли Фишера, больше известного под именем Рудольфа Абеля, тоже способного рисовальщика, как, в частности, изготовлять надежные, не хочу писать фальшивые, документы для разведки и Коминтерна. 

Мастерство Павла Громушкина ой как пригодилось многим коллегам. Так, его "выделанные" на Лубянке документы для будущего первого во внешней разведке Героя Советского Союза легендарного Николая Кузнецова немцы проверяли не меньше ста раз. И за все время не задали ни единого вопроса их обладателю — обер-лейтенанту Паулю Зиберту. А ведь Кузнецова, об этом у нас говорится глухо, сначала забросили в немецкий тыл всего на несколько недель, и уж потом, благодаря и своим аусвайсам, он так вжился в образ, что задержался надолго. 

В 1948-м плодами труда Громушкина воспользовался бывший сотрудник по отделу Абель. 

 — Павел Георгиевич, вы же его хорошо знали. 

 — Мы дружили. Объединяло нас рисование. Вилли по нашим документам прожил в Штатах больше десяти лет. Был со мной откровенен. И когда в 1955-м приезжал в Москву в отпуск, я как-то провожал его домой. И тут он мне вдруг, человек очень сдержанный, признается: "Паша, стоит ли ехать обратно? Мне уже за 50. И в Америке я долго. Очень тяжело". 

 — Может, предчувствовал, подозревал, что выдаст помощник Вик Хейханен? 

 — Может, что-то и чувствовал. Сильно был озабочен. Хейханен вел себя безобразно. 

 — Павел Георгиевич, но ведь и сами вы не раз отправлялись в сложные командировки. 

 — Но зачем об этом? Работал я во время войны в Болгарии. Был там один ценный источник, который передавал информацию по военной оси Берлин — Рим. 

 — Это, наверное, о сроках нападения на СССР? 

 — Наверное. И всей этой информацией располагал он, сидя в Болгарии. Там вообще ситуация сложилась необычная. В марте 1941-го немцы оккупировали Болгарию, и все думали: нас вышлют, интернируют, закроют посольство. Но болгарский царь Борис оставил все как было. Фашисты в Болгарии, мы бьемся с немцами, а с болгарами у СССР по-прежнему дипотношения. Народ к нам — еще ничего, а полиция плохо относилась. Иногда где задержишься, так чуть не за руку таскали: "Иди, иди в свое посольство". А так выезжал я в служебные командировки в стран 80 или даже побольше. 

И хотя догадаться, с какими целями ездил, теперь полегче, о себе как о разведчике Павел Георгиевич, вот она, старая школа, рассказывать до сих пор не любит. Пришлось обратиться к его коллегам. 

прямая речь 

Юрий Иванович Дроздов, начальник нелегальной разведки (1979-1991 годы): 

 — В руках у людей, которых возглавлял Павел Громушкин, были чужие судьбы и высокое искусство. И по их вине — никогда ни единого прокола. Так вот, однажды в руки чужой спецслужбы попали изготовленные Громушкиным документы. Их отдали на экспертизу, которая подтвердила: подлинные, только никак не можем найти, когда они выдавались. Ну, должен вам сказать, это уже не к нам. А когда Павла Георгиевича представляли к званию заслуженного работника культуры, некоторые наши были против: вдруг произойдет какая-то утечка и что-то выплывет. Но и звание заслуженного Громушкин получил, и секреты при нас остались. А еще спасибо огромное Павлу Георгиевичу: он ушел, но подготовил такие кадры. 

Геворк Андреевич Вартанян, Герой Советского Союза, разведчик-нелегал: 

 — Благодаря Павлу Георгиевичу наша с женой безопасность была обеспечена надежно. За все долгие годы нигде ни одного вопроса к документам. Я — живой пример того, что Громушкин не ошибался. 

Алексей Михайлович Козлов, Герой России, разведчик-нелегал: 

 — С произведениями искусства Павла Георгиевича я ездил по всему миру, и ни единой претензии со стороны противника. Не поверите, когда начал использовать подлинные, стали случаться и проблемы. Скажу вам, что Громушкин даже руководил созданием моей легенды, за что я ему благодарен: она, как и документы, не подвела. 

 — Павел Георгиевич, а как удавалось так много рисовать? Вы ведь на своих картинах запечатлели всю советскую внешнюю разведку. По-моему, отличные получились портреты. Особенно Абеля. 

 — За Абеля особое спасибо. Рисовал я много, потому что мне это по душе. Начал еще в детстве — пейзажи, семья. Отец мой — иконописец, жил в деревне неподалеку от Подольска. Потом переехал в Москву. Создал я больше ста работ. У нас с Абелем, хорошим художником, была мечта: открыть портретную галерею разведчиков. Не разрешили. Иногда думаю: а ведь попади они вдруг в ту пору в чужие руки, ничего хорошего действительно не было бы. Да, рисовать портреты с натуры мне запрещали. Только по памяти, по фотографиям. А я многих знал очень близко. Но Кузнецова, с которым дружил, писал спокойно, сажал его напротив. Светлый он был парень. 

 — Ваша работа есть в моей филателистической коллекции — блок марок с портретами разведчиков. 

 — Горжусь, что проявил тогда инициативу. Но рисовал я не только коллег по профессии. Природу тоже. Александра Пушкина, Льва Толстого, Георгия Жукова, Юрия Гагарина, Владимира Высоцкого, Святослава Федорова... Портреты Пушкина, Гагарина, Высоцкого побывали в космосе. 

 — А если сравнить вас, как художника, с Абелем? 

 — Он, возможно, был лучше, опытнее. Рисовал больше, любой любопытный эпизод успевал запечатлеть на бумаге. Даже в американской тюрьме рисовал. Там создал нечто вроде студии шелкографии, делал открытки, раздавал заключенным. Нарисовал портрет Кеннеди и, по преданиям, кто теперь проверит, подарил президенту. Сделал в тюрьме много портретов, часть которых то ли украдена, то ли пропала. 

 — Павел Георгиевич, очень тронуло меня в начале и середине хаотичных 90-х ваше стремление издать сборник работ Абеля. Помню, как вы искали средства, сами ездили, убеждали, просили. 

 — И благодаря помощи хороших людей альбом этот мы выпустили — пусть чуть позже. 

 — Немногие художники с таким упорством боролись бы за своих давно ушедших собратьев. А мне запомнилась как-то рассказанная вами история с портретом Че Гевары. Сегодня, когда много говорят об уходе Фиделя, она особенно актуальна. Не напомните еще разок? 

 — История поразительная. В конце 80-х по просьбе устроителей представил я портрет Че на большую выставку в Центральный дом Советской армии. И в первый же день он пропал. Смотрительница клялась, что отлучилась всего на пять минут. Потом организаторы выставки передо мной извинялись. Говорили, что это, возможно, кубинские студенты: после некоторого периода охлаждения в отношениях с СССР они восприняли факт появления Че в Москве с большим пафосом. 

 — Поклонники Че таким образом оценили и ваше мастерство. 

 — Но не менее таинственным образом исчез и еще один вариант портрета Че Гевары. Я его подарил своему сотруднику, он как раз работал на Кубе. А уже в Москве пригласил он к себе домой кубинского знакомого. Если коротко, то после мой сослуживец этого портрета больше не видел. 

 — Павел Георгиевич, в июне вам — 95, а с разведкой связаны почти 70. Знаю, что недавно лежали в госпитале. Как самочувствие? 

 — Спасибо. Работаю, несмотря на некоторые сложности, которые с годами нарастают. Стараюсь регулярно писать книги. Сохраняю контакты со старыми друзьями. Иногда встречаюсь с молодежью. Но все больше времени провожу на телефоне. Шучу. Открылась персональная выставка — это моя вторая в этом году. И я признателен двум организациям, проявившим инициативу в ее устройстве, — пресс-бюро СВР и Национальной портретной галерее в лице Александра Осипова. Так что чувства оптимизма не теряю.