МГНОВЕНИЯ, СПРЕССОВАННЫЕ В ГОДА...

18 сентября исполнилось 90 лет нашему другу Ивану ДЕДЮЛЕ. Возраст, немалый уже сам по себе, а если знать, сколько различных событий вместилось в эти десятилетия, кем только не пришлось быть Ивану Прохоровичу, где он только не побывал, то и вообще такая жизнь кажется удивительной… 

Родился он в 1917-м в Белоруссии в многодетной крестьянской семье. Окончил пединститут, работал сельским учителем. Войну встретил на границе политруком роты, завершил командиром партизанской бригады. После войны, получив соответствующее образование, стал дипломатом; в 1954 году был направлен на службу во внешнюю разведку, работал в различных странах, с 1967 по 1975 год был помощником председателя КГБ СССР по разведке. Вышел в отставку в 1985 году. Полковник Дедюля — кавалер пяти боевых орденов, почетный сотрудник госбезопасности — занялся писательским трудом: опубликовал несколько очень интересных книг, сотрудничает с российскими и белорусскими журналами, а также с "Красной звездой". 

Сегодня мы предлагаем вниманию наших читателей несколько фрагментов из его воспоминаний, которые — хочется в это верить — выйдут отдельной книгой. Несколько мгновений из долгой жизни замечательного человека. 

"Шухерная братва" 

Будучи студентом 3-4-х курсов пединститута, я работал по командировке горкома комсомола преподавателем языка и литературы в семилетке трудколонии им. Ф.Э. Дзержинского, в которой находились осужденные подростки в возрасте от 12 до 16 лет. Тогда мне было 20-21. 

Седовласые педагоги не всегда находили общий язык с "шухерной братвой". Когда я появился в учительской, они спросили меня: "Что заставило вас идти в омут, за проволоку? Плохое начало! Поймите, ведь это урки, им ничего не стоит воткнуть иголку в стул учителя, залезть в его карман, подложить в портфель кирпич, запустить вслед камень или плюнуть, оскорбить самыми гнусными словами". 

Не понравилась мне такая "забота". Я терпеливо выслушал, потом сказал: "Но ведь они — люди. Врачам — исцелять прокаженных и выправлять горбатых, а нам, учителям, — учить уму-разуму ребятишек, в том числе и "шухерных". 

Мой ответ некоторых заинтриговал, а кое-кого и обидел. Отступать я не собирался. Цель, я считал, благородная, и решил ее достигнуть. Перед моими глазами стояли стриженые и чумазые подростки, но живые, с азартными и любознательными глазами, безусловно молящими о помощи. Дал себе слово — помогу! Обязан это сделать. Но как? Думал, советовался с друзьями-студентами, преподавателями института. Они меня вдохновляли словом и советом. Решающую помощь оказал преподаватель психологии доцент Прудников. Примерно такой был наказ: выдержка и еще раз выдержка, сердечность и искренность, осмысление поступков и забота о ребятишках, настойчивость в достижении цели, умело привлечь на свою сторону главарей — и они станут вашими оруженосцами… Всегда помните, что это люди, будьте уважительны к ним и боритесь за каждого. 

В кабинете физкультуры я приобрел навыки боксирования и карате. Пригодилось. 

Не скрою, я с большим волнением и тревогой входил в 7-й класс в первый день работы в школе. Он прошел нормально, за ним второй, третий… 

"Братва" освоилась и приступила к проверке меня на выдержку и прочность: в 5-м классе на учительском столике появился изношенный серый башмак с воткнутым в него засохшим колючим татарником. Под столиком лежала опрокинутая табуретка. "Сюрприз" был для меня неожиданностью. Я подошел к столику, осторожно потрогал колючки и сказал: 

 — Какой букет! Красивый цветок летом, а сейчас… Он такой же, как и человек в неволе. Грешно издеваться над беззащитностью… К слову: наглость — не доблесть! 

Я осторожно взял башмак и перенес на подоконник. Глаза ребят горели любопытством. Они ожидали вспышку гнева. Не дождались. Урок прошел нормально. Уходя из класса, я спокойно поведал, что их "сюрприз" оригинальный, но бывают более оригинальные и гораздо более уместные: 

 — Вам, будущим друзьям, скажу по секрету: подлость не украшает человека. Запомните это! 

Больше в 5-м классе "сюрпризов" не было. Зато в 7-м на третий день занятий в сиденье стула, приставленного к учительскому столику, оказалась игла. Луч заходящего солнца, проникшего в класс через окно, осветил ее острие, я заметил это и не воспользовался стулом. Ученики класса были удивлены, когда после окончания урока я заметил: 

 — Уберите иглу и не делайте впредь подобных шалостей. Мы все — люди, а не скоты, и жить должны, как люди… Боль всегда обоюдоострая. 

…К концу месяца мне удалось выявить главарей осужденных подростков, которых почему-то именовали "буграми". Они фактически делали "погоду" в колонии, и все пятеро были в моем 7-м классе. По окончании урока, а он был последним, я назвал их фамилии и попросил остаться в классе. 

 — Вы и вся ваша братия в беде. Я это вижу и хочу помочь всем вам быстрее вернуться домой. Мне нужна ваша помощь. Подумайте и дайте мне ответ. 

"Бугры" раскрыли рты: они не ожидали такого разговора. Потом исподлобья стрельнули глазами на главного, тот зашевелился на месте, пристально посмотрел на меня и спросил: 

 — Гражданин учитель, вы не шутите? 

 — Я не шут, а ваш друг и учитель. Не до шуток, речь идет о жизни и вашем будущем. Подумайте и скажите, согласны помочь мне или нет? 

Главный "бугор" повернул голову к своим друзьям: 

 — Гражданин учитель дело говорит, надо помочь ему. Что думает братва? 

"Надо… Надо… Надо…", — прозвучало в классе. 

Меня это обрадовало. 

 — Я верю вам, а вы должны верить мне. Решено! Отныне я вам брат, отец и учитель. Я и вы в ответе за всю братву. Вы — мои помощники. Если возражений нет, — по рукам. Обращайтесь ко мне по имени и отчеству, пусть и остальные так делают. Прошу о нашей договоренности не свистеть, а дело делать в полезном направлении… 

Время шло. По моей инициативе при школе были организованы музыкальный и хоровой кружки, две футбольные и две волейбольные команды. При большой настойчивости я добился разрешения начальства трудколонии по воскресеньям выводить ребят на прогулки в город и посещения городских кинотеатров группами по 30 — 50 человек. В группы включались подростки, проявившие трудолюбие в столярных мастерских, прилежание в учебе и соблюдавшие правила жизни и поведения. Перед выходом проводились осмотр группы и инструктаж. Ребята давали слово, что не подведут. И не подводили. За полтора года наших выходов в город не было ни одного ЧП. 

По моей инициативе в трудколонии началась практика оформления ходатайств о досрочном освобождении осужденных подростков. Более 50 из них уехали домой досрочно. Радовали до слез письма бывших осужденных с сердечной благодарностью за помощь. 

Спустя год бывший заключенный москвич Кузнецов — при его освобождении я купил ему костюм, рубашку, туфли и фактически угрозой ухода с работы заставил начальника трудколонии Иоффе взять его шофером на эмку, — сидевший за рулем военного грузовика, увидев меня в городе Слуцке, прижался к тротуару, подбежал, расцеловал, сунул в руки сверточек, еще раз прижал к своей груди, обтянутой солдатской гимнастеркой, и прокричал: 

 — Спасибо огромное! Будьте счастливы, Учитель! Вперед, на Запад! 

Это был конец сентября 1939 года… В сверточке оказались деньги — их было примерно столько, сколько я заплатил за купленную ему одежду… 

На всю жизнь запомнились мне два года очень трудоемкой и сложной работы в трудколонии им. Ф.Э. Дзержинского. Это была многоплановая школа жизни, познания себя и людей. Там я научился по-настоящему понимать человека, распознавать его характер, видеть и оценивать достоинства, определять перспективу. Понял, что победить зло могут только люди доброй воли, смелые, честные, бескорыстные, идущие на помощь друг другу. Все это очень важно в жизни в целом и особенно — как я убедился позже — для человека, работающего с людьми и в разведке.

Как фюрера оставили без связи 

Слякотный ноябрьский день 1942 года. Война на фронте без линии фронта продолжалась… 

Одной из своих постоянных и важных задач мы считали систематическое нарушение телеграфной и телефонной связи гитлеровцев вдоль автострады Минск — Москва. Почти все группы, выходившие на боевые задания, при возвращении обрывали провода, спиливали столбы. То же самое делали и другие отряды. В конце концов гитлеровцам пришлось отказаться от использования проводной линии связи, проходившей вдоль магистрали Минск — Москва. Вскоре наша разведка установила, что для связи между гитлеровской ставкой и группой армий "Центр" используется секретный подземный многожильный кабель высокой частоты, проложенный тайно. Военнопленные, прокладывавшие кабель, были расстреляны. Об этом мы сообщили на большую землю. 

На следующий день в штабную землянку, наполненную запахом смолы и хвои, торопливо вошел радист отряда Володя Тарасов. 

 — Товарищ командир, получен ответ на телеграмму о подземном кабеле Берлин — фронт, — доложил он. 

Прочитав телеграмму, Василий Федорович задумчиво сдвинул брови и передал ее мне. Штаб партизанского движения Белоруссии предлагал отряду безотлагательно начать поиск кабеля и, обнаружив, приступить к выводу его из строя. Указывалось, что уничтожение вражеского секретного многожильного подземного кабеля высокой частоты является задачей чрезвычайной важности. 

Поставленная перед нами задача оказалась очень крепким орешком, потребовавшим немало усилий и времени для своего решения. 

Василий Федорович разложил на столе самодельную километровку. Было очевидно, что кабель проложен, скорее всего, где-то вдоль автомагистрали Минск — Москва или рядом с железной дорогой. Где именно? Этого мы не знали. На специальном совещании было решено включить в поиск подземного кабеля не только наш отряд и его помощников в городах и селах, но и спецгруппы, дислоцировавшиеся в лесах Смолевичского района. Через неделю от подпольщика из Смолевич и священника из деревни Слобода поступили сообщения: в конце лета 1941-го по ночам оккупанты рыли траншею вдоль автомагистрали и укладывали в нее толстый кабель. Перед утром работы прекращались. Местных жителей туда не допускали. 

Сообщения подпольщиков порадовали нас: тропинка к кабелю обозначилась. Правда, она была еще невидима, ее закрывали панцирь промерзшей земли и глубокий слой снега, но мы не собирались терять времени. До самого утра дрожал тусклый огонек в штабной землянке. В ней комплектовались группы партизан для поиска кабеля и намечались участки действия. 

В следующую ночь группы вышли на поиск. Одну из них возглавил Андрей Кисляков, любивший смелые и острые дела. Бесновалась вьюга, ледяной порывистый ветер валил людей с ног, обжигал их лица, руки. А они с полуночи и почти до рассвета долбили ломами и топорами промерзшую землю. При появлении вдали огоньков автоколонн на магистрали партизаны спешно присыпали песок снегом, распластывались в сугробах и замирали. Были вырыты десятки траншеек в наиболее вероятных местах, а фашистской "жилы" так и не было. Шли дни, но кабель оставался ненайденным. Усталые и промерзшие партизаны чертыхались и, посылая в адрес гитлеровцев проклятия и крепкие бранные слова, продолжали поиск. Не обнаружив кабель, они переходили в другое место, растирали руки с набитыми мозолями и начинали снова долбить окаменевшую матушку-землю. 

 — Зря, братцы, мучаемся целыми ночами почти на виду у фрицев, — балагурили между собой партизаны. — Если обнаружат, дадут нам жару. Самое впору чесать по ночам автоколонны, а эту работу отложить бы на весну, когда не будет снежного покрова и земля обогреется... 

 — Да еще и соловушки для нас запоют, — сердито вставил кто-то. Все засмеялись. 

Как всегда, партизанам и на этот раз пришлось померзнуть на снегу, выжидая удобное для работы время, замирать, пропуская мимо грузовики и танки. Когда наступала тишина, продрогшие люди с остервенением снова начинали вгрызаться в землю. Взломав ломами и топорами ледяной панцирь, они пускали в ход лопаты. Каждый тревожно думал: "Неужели опять все труды пропадут даром?" 

 — Дело серьезное, не до шуток, хлопцы. Дай-ка я копну, — сказал Андрей Кисляков и, взяв лопату, пустил ее в ход. 

Андрей усердно швырял землю наверх. Вдруг на глубине 70-80 сантиметров лопата звякнула и заскрежетала. Андрей ткнул лопату еще раз — послышался глухой скрежет. Екнуло сердце у Андрея. Он выпрямился, вытер рукавом гимнастерки пот с лица, сверкнул сияющими глазами и сказал: 

 — Братцы, похоже, что на этот раз мы добрались до фашистской "жилы". 

Кисляков не ошибся. Глаза партизан засветились радостью. 

Кисляков, улыбаясь во весь рот, выбрался из ямы, держа в руках кусок кабеля длиной 70 сантиметров. 

 — Установить на дне мину натяжного действия, засыпать яму, сверху пристроить мину нажимного действия и замаскировать. Сделать так, чтобы комар носа не подточил. Быстро! — приказал Кисляков и начал рассматривать извлеченный кабель. При свете электрофонарика он насчитал сорок восемь медных проводков, завернутых в разноцветную изоляцию и помещенных сначала в алюминиевую, а затем в резиновую трубку. 

 — Хитро придумали фрицы, — сказал он, передавая кабель Вигуре. — Так, сейчас полночь. До рассвета 8 часов, да часа 3-4 связисты будут искать порыв, потом взорвется мина, и они будут вызывать минеров, затем ремонтники провозятся часа три, пока спаяют перерубленные жилы. В общем, на сегодня подземная связь фюрера будет молчать почти весь день. Отлично! А теперь, хлопцы, давайте по пути телеграфных столбов десятка два спилим… 

 — Товарищ лейтенант, может, еще машину долбанем на автостраде? — спросил Вигура, когда разделались со столбами. 

 — Безусловно! За мной! — скомандовал Кисляков, направившись к кустарнику, черневшему за поворотом шоссе. 

Просидев в засаде более часа, группа хотела уже уходить, когда вдали засветились фары одиночной машины. С нею мстители расправились буквально за пять минут. Это был отставший от колонны грузовик с горючим. Шофер и его напарник были убиты первой же автоматной очередью, и машина опрокинулась в кювет. Забрав винтовки, патроны, полушубки, партизаны подожгли грузовик. 

Группа Кислякова вернулась в лагерь с таким видом, будто пустила под откос эшелон с ценным грузом. Радовалось и командование отряда. 

Однако радовались мы недолго. В следующую ночь партизаны на другом участке отрыли несколько ям, но кабеля не обнаружили. Вернулись усталые, злые и недоумевающие: где же теперь искать кабель?! 

Очередная ночь оказалась еще хуже. На том месте, где был впервые обнаружен кабель, партизан обстреляли гитлеровцы, ожидавшие их в засаде. Это сильно озадачило нас. Найденная нить ускользала. Все бились над разрешением загадки. В конце концов пришли к выводу, что нужна точная схема прокладки кабеля. 

А где раздобыть ее? Первым делом решили захватить в плен связиста. Началась настоящая охота за гитлеровскими связистами. За месяц мы захватили в плен трех солдат из частей связи, но они даже не знали о существовании кабеля. И вот Кисляков, ходивший сам не свой, вызвался вновь сходить на то место, где нашел кабель. 

 — Я оттуда живую схему приволоку, — доказывал он. 

Группа Кислякова вновь благополучно докопалась до кабеля, вырезала большой кусок и, заминировав едва засыпанную яму, сделала засаду. Через несколько часов прибыли на аварийной машине фашистские связисты. Быстро обнаружив яму, они начали рыть. Грохнул взрыв, и партизаны, пленив одного немца, разделались с его перепуганными напарниками. 

Ошарашенный фашист, пугливо озираясь на партизанских командиров, быстро выложил все, что знал… 

Овцы для председателя 

За семь лет работы при председателе КГБ Ю.В. Андропове я не припомню ни одного случая, когда бы он допустил грубость или неуважительное отношение к подчиненным. Он всегда был вежливым, терпимым, правдивым, отзывчивым и требовательным. Он покорял всех принципиальностью и деловитостью, простотой и человечностью. Во многом Юрий Владимирович напоминал мне многолетнего председателя Совета Министра СССР А.Н. Косыгина, Маршала Советского Союза В.Д. Соколовского, первого секретаря ЦК компартии Белоруссии П.М. Машерова, секретаря ЦК СЕПГ Отто Гротеволя, канцлера Австрии Рааба. 

Ю.В. Андропов всегда был самим собой. Однажды я оказался в кабинете Юрия Владимировича во время его разговора по телефону с Л.И. Брежневым. Мне были слышны возбужденные слова генсека: 

 — Почему вы выдворяете Цинева в отставку? 

Юрий Владимирович спокойной отвечал: 

 — В интересах дела и его личных. Георгий Карпович больной, и он уже выработался. 

 — Вы не доктор. Не вам решать вопрос о Циневе. Похоже, что вы и меня скоро отправите в отставку! Много на себя берете! 

Юрий Владимирович медленно положил трубку на телефонный аппарат. Какое-то время он молчал, озабоченно глядя перед собой. Потом посмотрел на меня и тихим голосом, будто про себя, произнес: 

 — К сожалению, так бывает… Пустое кресло, а с места не сдвинешь. 

Напомню читателям, в КГБ считали, что Г.К. Цинев был приставлен к Ю.В. Андропову в качестве доверенного лица Брежнева и надсмотрщика. Сделав его первым заместителем председателя КГБ СССР, Брежнев, похоже, страховал себя от любой угрозы своей власти со стороны Комитета государственной безопасности. 

В тот момент я вспомнил случай, когда Цинев требовал от меня не докладывать Ю.В. Андропову о его личном указании начальнику УКГБ одной из областей прекратить разработку одного старшего офицера спецслужб, подозреваемого в связях с ЦРУ. На мое замечание, что на этого офицера имеются серьезные материалы, свидетельствующие о необходимости довести начатую разработку до внесения полной ясности, генерал армии выскочил из-за массивного стола, вплотную подошел ко мне и прокричал: 

 — Не суйте длинный нос не в свое дело! Прихлопнуть дверью могут, будет больно. Я — первый зампред и знаю, что делаю! 

 — Я вас не понимаю, товарищ первый заместитель председателя КГБ, — ответил я, глядя в его покрасневшие от ярости глаза. 

 — Идите! — прокричал Цинев и указал на дверь. 

Для меня подобное поведение Цинева было неожиданным и непонятным. Я терялся в догадках: что это — злой умысел или боязнь личной ответственности за допущенное ротозейство? Совсем недавно из-за известного всем "дела Пеньковского" многие высокопоставленные генералы недосчитались звезд на своих погонах, в том числе своенравный генерал армии И.А. Серов, возглавлявший госбезопасность, который в одночасье стал генерал-майором. 

Мне приходилось иметь дело с Иваном Александровичем Серовым, и не единожды. Горяч был человек и до безрассудства самоотверженный и смелый в деле. Об этом лихом генерале, чем-то напоминающем легендарного Василия Ивановича Чапаева, следовало бы сказать доброе слово. Он заслуживает этого. Рамки моих воспоминаний не позволяют мне в полной мере выполнить такую миссию. Но кроме меня, еще живут и здравствуют его сослуживцы, которые хорошо знают и помнят И.А. Серова и располагают необходимыми фактическими данными о его делах. Им бы и взяться за перо. 

Однако вернемся в кабинет Цинева. Поведение и окрик генерала-самодура возмутили меня. Видимо, страх за свои звезды на погонах оказался для него выше служебного долга и безопасности страны! Такого я не мог понять и принять. Через пару минут я уже находился в кабинете у председателя КГБ. Юрий Владимирович внимательно выслушал меня, уточнил отдельные места по существу дела и по телефону ВЧ приказал начальнику УКГБ прибыть со всеми материалами на N непосредственно в Комитет госбезопасности. 

Затем Ю.В. Андропов вышел из-за стола, протянул мне руку и сказал: 

 — Об услышанном разговоре по телефону прошу не распространяться. Это касается и дела с N. Вы поступили правильно. Старайтесь не иметь дела с этим человеком, — и он кивнул головой в сторону кабинета Цинева. 

…Георгий Карпович был старый и, как говорится, стреляный воробей. Он услуживал Леониду Ильичу как сановитому родственнику какого-то колена. Похоже, что, стремясь отвести "недремлющее око" органов госбезопасности от грехов партаппаратчиков "брежневского набора" и обюрократившихся, морально разлагавшихся чиновников госаппарата, Цинев и Цвигун подсказали Брежневу заставить Ю.В. Андропова издать специальный приказ об отношениях органов госбезопасности с партийной номенклатурой сверху донизу, дабы КГБ "не стал над партией". Этот приказ (номер его я не помню) удивил меня и не только меня: он выводил из-под всякого контроля всех бесчестных партийных бонз, делал их недосягаемыми для привлечения к ответственности за любые преступления, в том числе и государственные, совершаемые ими. 

Более того, руководители местных органов госбезопасности замыкались на первых секретарях партийной "лестницы". Слово первого секретаря было законом для местных органов КГБ. А среди первых секретарей наряду с честными коммунистами встречалось немало и откровенных карьеристов и проходимцев, выше всего ставивших свое благополучие и не дороживших ни авторитетом партии, ни советской властью. 

По словам знакомых мне сотрудников аппарата ЦК КПСС, в те годы и по партийной линии была ослаблена работа по недопущению в ряды КПСС недостойных людей. Глаз Комиссии партийного контроля охватывал дела и работу далеко не всех партийных организаций и их руководителей. Многие из них чувствовали себя на местах удельными князьками, чинили произвол и беззаконие, вызывавшие недовольство населения. 

Приведу характерный в этом отношении пример. Во время моего нахождения в командировке в Туркменистане коллеги из республиканского КГБ пригласили меня провести выходной день на канале, вдохнувшем в годы советской власти жизнь в песчаную пустыню. Я был приятно удивлен увиденным. Перед глазами на всем пути от столицы республики до места рыбалки было видно много цветов: природа напоминала мне своей красотой и богатством Землю обетованную по маршруту от Натании до Тивериадского озера, известному всему миру по библейским легендам об Иисусе Христе. 

Примерно в 30-40 км от Ашхабада наш путь, разрезавший зеленую даль сочных трав, перекрыла многотысячная отара овец. 

 — Чьи овцы? — спросил я генерала Коробкова. 

 — Сейчас узнаем у пастухов, — ответил он. 

То, что он рассказал, было для меня новостью: эти овцы принадлежали высокому начальству республики, начиная с секретарей ЦК и кончая министрами. 

 — Овцы самого высокого начальства, — твердил нам пастух, владевший русским языком. 

Он поведал, что чем больше начальник, тем многочисленнее его отара овец. 

Я спросил: 

 — Начальство их купило или забрало у совхоза? 

Ответа не последовало. 

 — А сколько овец у начальника N? — я назвал имя и фамилию председателя КГБ республики. 

Пастух удивленно посмотрел на меня и ответил: 

 — N не начальник. А если и начальник, то очень маленький. В нашем совхозе овец содержит только самое высокое начальство. Овцы меньших начальников — в других совхозах… 

 — А начальство платит совхозам за это? — не унимался я. 

 — Да вы что, с луны свалились! Шутите? На то оно и начальство, чтобы на него другие работали. 

 — И эти "другие" терпят? 

 — Пока терпят, но поговаривают, что так долго не будет. Появились "красные паши". И куда только Москва смотрит? 

 — Известно ли в Москве об этом беззаконии? — спросил я позже Коробкова. 

 — Я информировал Центр, а мне сказали, чтобы я занимался своим делом, а не овцами, — со вздохом ответил генерал. 

Так местные "паши" и "князьки", пользуясь попустительством со стороны ЦК КПСС, компрометировали советскую власть еще за 20 лет до разрушения ими Советского государства. Так овцы оказались "политическими диверсантами". 

…Знакомясь с вышеупомянутым приказом, я поставил на полях ряд вопросительных и восклицательных знаков. Во время одной из деловых встреч с Ю.В. Андроповым я высказал ему свое мнение в отношении этого приказа. Юрий Владимирович внимательно выслушал меня и сказал, что приказ появился не по инициативе КГБ, а по указанию инстанции. Мои высказывания не вызвали у него удивления. Он скупо улыбнулся и ограничился повторением известного афоризма: органы госбезопасности не могут быть над партией, мы — ее гвардия. 

 — Не над партией, — сказал я, — а над прохиндеями, ворами и прочей нечистью, пробравшейся в ее ряды и творящими от ее имени свое черное дело, компрометируя партию и советскую власть! 

Юрий Владимирович ничего не ответил на мою реплику. Он достал из стола какую-то таблетку и проглотил ее… 

Как видим, пробравшиеся в руководство партийными организациями лица со злым умыслом не беспокоились об ответственности за свои деяния: их высокие покровители позаботились о том, чтобы они стали недосягаемыми для представителей правосудия и государственной безопасности. Но как профессионалу мне было хорошо известно, что в любой стране Запада, включая США и Великобританию, спецслужбы следят за тем, чтобы в высшие органы государственной власти не проникали "чужеродные элементы". Любые сведения о коррупции, серьезных отклонениях от служебной этики государственных чиновников кладутся на стол президента или премьер-министра и становятся предметом судебного разбирательства. Наши же партийные чиновники были освобождены от любого контроля, и не только со стороны спецслужб. 

Это стало питательной средой для всякого рода злоупотреблений властью в корыстных целях со стороны высокопоставленных должностных лиц. Образовавшуюся дыру сразу же унюхали наши оппоненты на Западе, которые во весь голос заговорили о кризисе советской власти, неэффективности советской экономики, росте национализма. Действительно, все эти негативные факты имели место, но они вдобавок ко всему искусно подогревались эмиссарами Запада. Все это порождало надежды спецслужб Запада на приобретение "источников влияния" в нашей стране, причем в высших эшелонах власти. По предложению ЦРУ на эти цели еще в 

1960-е годы США выделили многие миллиарды долларов… 

Смерть Ю.В. Андропова для меня была неожиданностью. Работая с ним рядом в течение восьми лет, я не видел в этом сильном человеке никаких серьезных симптомов столь скоротечной болезни, которые могли бы привести к трагическому исходу. С избранием Ю.В. Андропова на пост Генерального секретаря ЦК КПСС страна воспрянула духом, советские люди надеялись, что он "наведет порядок в доме". Но этим надеждам не суждено было сбыться. Юрий Владимирович угас раньше времени. От его преемника Черненко От редакции