КТО ПОЙМАЛ "ШПИОНА ВЕКА"

Николай ДОЛГОПОЛОВ.

Полковник Внешней Разведки в отставке Иван Прохорович Дедюля впервые рассказывает сенсационные подробности о поимке предателя №1 Олега Пеньковского

Считалось, что поимка предателя Олега Пеньковского — полностью заслуга наших контрразведчиков. Это они вышли на полковника ГРУ, два года передававшего ценнейшие и сугубо секретные сведения американской и английской разведкам. Казалось, все подробности поимки предателя № 1 известны. Сегодня "Труд" впервые сообщает о том, кто и каким образом помог выйти на него. Сигнал о существовании "крота" в советских спецслужбах пришел из нейтральной Австрии...

 — Иван Прохорович, а в каком качестве вы находились в Австрии?

 — Ко времени отъезда в Вену я уже трудился в Первом главном управлении - теперь это Служба внешней разведки. А до этого был чистым дипломатом. Вызвали меня на Старую площадь в ЦК и прямо говорят: есть, Иван Прохорович, предложение укреплять органы, искоренять бериевщину. А в Австрии я занимался вопросами ГП — "главного противника".

 — Если не ошибаюсь, так раньше называли американскую разведку?

 — Не ошибаетесь. В Вене я без малого четыре года — с 57-го по 61-й - проработал заведующим консульским отделом посольства. С австрийцами отношения сложились хорошие. И вот 9 мая, точного года называть не буду, возлагали мы с посольскими венки к мемориалу советским воинам-освободителям. И тут к нам с военным атташе обращается незнакомый человек лет пятидесяти. И на слабом, но понятном русском: "Поздравляю с праздником, благодарю за освобождение. Я вам тоже лично обязан, особенно вот этому товарищу, генеральному консулу". И показывает на меня. Приятно, отвечаю, слышать, но интересно, где же наши пути пересекались? Респектабельный господин с цветами отвечает, что в 1944-м. Но история это длинная, и он бы хотел переговорить со мной один на один. Времени беседа может занять немало, однако чем раньше мы встретимся, тем лучше.

 — Вас такая решительность не насторожила?

 — Признаться, меня все это озадачило. Но чувствую: хочет человек что-то рассказать. И предлагаю — давайте прямо сегодня в 8 вечера тут на площади неподалеку... И встретились. Центр Вены, толпы народа, и мы идем себе, прогуливаемся.

 — Вы не боялись — вдруг какой-то шизофреник или еще похуже?

 — Я на всякий случай взял контрнаблюдение. Присматривала со стороны пара хлопцев. А австриец мне сразу: вы в 1944-м спасли мою жизнь, и поэтому я перед вами в долгу. Я служил в вермахте, после разгрома под Минском наша 100-тысячная армия попала в кольцо. Некоторые прорвались на Запад, а мы - нет, и партизаны юго-восточнее Минска нас вылавливали. Одна из ваших групп нас нашла в лесу — раненых, брошенных своими. Человек двадцать и еще троих раненых — нами в плен захваченных красноармейцев посадили в кузов грузовой машины и привезли к вам, господин генеральный консул. Вы вышли к машине, и сердце у меня екнуло: кажется, конец. Но вы посмотрели на нас, спросили, как мы себя чувствуем, и я понял: не расстреляют.

 — А вы этот эпизод припомнили?

 — Конечно, такое не придумаешь. Я был комиссаром партизанской бригады "Смерть фашизму", и произошло это между Минском и Борисовым, в деревне неподалеку от Смолевичей. Я тогда приказал врачу нашей бригады Марии осмотреть немцев. Она кому-то сделала перевязку, кому-то йодом чего-то подмазала. Помогла, чем могла. Мы же сами бедно жили, чуть не на подножном корму. Немцы осмелели, и кто-то мне на ломаном: умираем, плохо, очень плохо, три дня ничего не ели. Пить, пить... Хорошо, объясняю им, напоить-то мы вас напоим, а вот с едой худо. Дали по сто граммов...

 — Водки?

 — Что вы! Хлебушка. На кухне приказал отдельно сварить бурду для больных и измученных.

 — Такой гуманизм после всего, что немцы в Белоруссии натворили?

 — Я им объяснил, что хотя бригада наша и называется "Смерть фашизму", мы бьем только тех, кто с оружием в руках, а вы — пленные. И эти люди были готовы меня расцеловать. Вспоминали мы случившееся под Смолевичами, и австрийца моего прошибла слеза, да и я был тронут. И тут он снова: у меня к вам разговор. А сам поглядывает по сторонам. Я ему вопрос: знает ли он, кто я такой? Он отвечает, что да, потому и искал встречи, особенно в последнее время, а послал ему меня Бог. И тут оказывается, что спасенный в 1944-м австриец живет в Вене и имеет неплохие связи со многими бизнесменами. Некоторые торгуют с СССР. Одна из лондонских фирм "Гревилл Винн лимитед" имеет свой то ли филиал, то ли офис в Австрии.

 — Так ведь Гревилл Винн — тот самый английский коммерсант, который был связным у Пеньковского? Винна осудили на 8 лет, а через год быстренько обменяли на Бена Лонсдейла — нашего разведчика Конона Молодого.

 — Это теперь все известно и разложено по полочкам. А тогда австриец и сообщил мне, что смущает его лично в бизнесе фирмы "Гревилл Винн лимитед" странная деталь. Фирма собирается сконструировать специальный фургон для демонстрации фильмов и чтения лекций в Советском Союзе. Об этом написали даже английские и венские газеты.

 — И что здесь насторожило вашего знакомого незнакомца?

 — В фургоне должно быть двойное дно или скрытый тайник между стенами, в котором может поместиться человек. Значит ли сие, что кого-то должны тайно вывезти из СССР? Или готовится какое-то преступление? С Гревиллом Винном мой собеседник знаком не был, а вот его доверенных лиц волею все той же судьбы знал хорошо. Мы договорились встретиться, когда австрийский друг выяснит подробности. Решили, что он поставит условный сигнал.

 — И каким же у вас был с австрийцем этот условный сигнал?

 — Перечеркнутый круг. Как только он появляется — это обозначает срочный вызов, и мы встречаемся в тот же день в заранее оговоренном месте и в определенное время. Каждый день на пути в посольство я проезжал мимо, визуально проверял, контролировал. И через три месяца увидел этот сигнал.

 — Что же рассказал ваш друг-доброволец?

 — Встреча оказалась важнейшей. Узнал он, что хозяин фирмы, заказавший этот самый фургон, не гешефтман (торговец. — Н.Д.), а человек, используемый англичанами для поездок в Советский Союз со шпионскими целями. Я сразу ему заметил, что СССР очень большой. А австриец мне: да, большой, но задача этого Винна — встречаться с одним высокопоставленным лицом из вашего то ли министерства обороны, то ли генштаба. Он — полковник или, возможно, генерал. Я спрашиваю: а какие еще признаки? В ответ — фамилия его на "ский", то ли Баньковский, то ли Петровский или нечто похожее. А еще этот человек часто выезжает из Москвы в заграничные командировки, и с ним встречается наш "гешефтман", получая от этого на "ский" соответствующую информацию. Если он занимает важный пост, то и информацию для чужих спецслужб дает соответствующую. Так что, говорит мой австриец, вашу страну я отблагодарил и вас лично тоже. Можете, показывает на лацкан моего пиджака, просверливать дырочку для ордена.

 — Что-то ваш австрийский друг чересчур уж сообразительный для торговца. И реалии он наши советские знал — "дырочка для ордена", и очень быстро разобрался с системой постановки условных знаков.

 — Я полагаю, был он не просто торговцем, а трудился в австрийской службе безопасности. Потому что понимал меня с полуслова — место встречи, назначенное время, вызов. Знал технику и методику. Поэтому и был осведомлен об этом самом Винне, о местном филиале или мастерской, которая с англичанином сотрудничала. Я даже спросил австрийца, не с американцами ли он работает, и тот ответил, что нет, но знакомые у него есть и в консульстве США.

 — Наверное, ваш коллега.

 — Фамилию и имя я у него не узнавал. Не считал, что это так важно, да и насторожить могло. Для меня главное было — получить то, что я получил. И расстались мы так: если возникнут у меня вопросы, я поставлю условный знак, будет что-нибудь у него — жду знака на том же месте.

 — Почему-то мне кажется, что та встреча была и последней.

 — Действительно, больше я его не видел, и в поле моего зрения он никогда не попадал. Но наверняка, если работал в австрийской спецслужбе, находился где-то рядом. Только я своего знакомого из 1944-го и не разыскивал. Хотя поработать с ним было бы очень интересно.

 — Все равно ваш должник с долгами рассчитался сполна.

 — Не то слово. Мы послали телеграмму особой важности и сразу на имя начальника внешней разведки Сахаровского. Написали в деликатных тонах, чтоб уж очень-то не гнать волну. Ведь случай — уникальный. Спустя несколько лет я поинтересовался, как проходила работа по этой телеграмме. До оперативного отдела она даже и не спускалась. Наверное, Сахаровский сам проинформировал контрразведку.

 — Боялись спугнуть Пеньковского?

 — Полагаю, сразу посчитали сообщением особой важности. И еще в Вене понял, что наш сигнал принят к сведению. В 1962-м Пеньковский был арестован. И я предполагаю, что наша контрразведка оставила время для сбора материала и даже, возможно, запустила через Пеньковского, до последнего момента ничего не подозревавшего, кое-какую дезу...

 — Судили Пеньковского в мае 1963-го. Приговор — расстрел. Иван Прохорович, а вам-то пришлось делать дырочку в пиджаке, как предрекал ваш австрийский друг- коллега?

 — Да нет. Но разве в этом дело?

Представляем собеседника

Иван Прохорович Дедюля, учитель по образованию, во время войны стал комиссаром крупного партизанского отряда, сражавшегося в Белоруссии. Затем - партийный работник. После окончания Высшей дипломатической школы сотрудник МИДа был направлен в командировку в Германию. С 1954-го перешел во внешнюю разведку. Работал заместителем резидента КГБ в Австрии, резидентом КГБ в Израиле. После возвращения занимает пост помощника по разведке председателя КГБ Юрия Андропова. Полковник Дедюля награжден боевыми орденами, медалями и особо ценящимся среди чекистов нагрудным знаком "Почетный сотрудник госбезопасности".