"РАЗВЕДКА — ЭТО МОЯ ГЛАВНАЯ ЖИЗНЬ"

Владимир ЧИКОВ 

СОВЕТСКИЙ АГЕНТ ТВЕН ВЫНУЖДАЛ АМЕРИКАНЦЕВ ПОМОГАТЬ СОЮЗНИКАМ ПОМИМО ИХ ВОЛИ

Cоветский резидент в Нью-Йорке Гаик Овакимян был раздосадован первым рапортом прибывшего из Бостона молодого разведчика Твена — стажера Массачусетского технологического института. Он просил резидента увеличить денежное пособие, обосновывая это тем, что пятьдесят долларов в месяц — сумма явно недостаточная для проживания его семьи в Америке и оказания материальной помощи своим старым родителям, находящимся в СССР. Бросив рапорт в верхний ящик стола, резидент достал из сейфа тонкое досье на Твена, раскрыл его и стал читать. 

Семен Маркович Семенов родился в 1911 г. в г. Одесса в бедной еврейской семье. После окончания школы работал подмастерьем на местной канатной фабрике. Затем переехал в Москву, где поступил в Московский текстильный институт. Окончил его в 1936 г. по специальности "инженер-энергетик". В 1937 г. принят на работу в органы госбезопасности и уже через год в порядке обмена стажерами был направлен на учебу в США в Массачусетский технологический институт. Окончив его в 1940 г. со степенью магистра технических наук, приступил к работе в резидентуре советской внешней разведки в Нью-Йорке, будучи зачисленным на должность старшего инженера электроотдела Машиноимпорта советского торгового представительства Амторг... 

Когда оперативник вошел в кабинет, Овакимян поразился: Твен был маленький, кругленький, стремительный, словно ртутный шарик, вырвавшийся на волю из разбитого термометра. Глаза большие, черные с опухшими веками. 

Твен в самом деле был чрезмерно полезен разведке даже в Бостоне, где он вынужден был большую часть времени тратить на учебу в аспирантуре. Несмотря на то, что он был "опасно красным", — выходцем из Советского Союза, американские аспиранты и молодые ученые, работавшие в Массачусетском институте, считали одессита — балагура и шутника — "своим в доску". С ним всем было интересно, в нем был присущий только ему огромный заряд положительных эмоций, неукротимая активность, от него исходила какая-то особая доверительность, на которую невозможно было не ответить взаимностью. Его приглашали с женой на свои вечера математики и физики, электронщики и химики, биологи и авиационщики. Душа любой компании — он сумел многих из них расположить не только лично к себе, но и к своей стране, а с некоторыми американскими аспирантами у него установились даже прекрасные дружеские отношения. Уезжая из Бостона, они оставляли ему адреса своих родителей, через которых их можно было бы всегда найти. На дружеской идейной основе Твен мог бы завербовать некоторых из них в качестве источников информации научно-технической разведки, но Центром запрещалось это делать, дабы не скомпрометировать саму идею обмена стажерами по линии высшего образования между СССР и США. И потому он давал лишь наводки на перспективных молодых ученых, дружелюбно относившихся к Советскому Союзу. 

Резидент рассказал Твену, что накануне из Центра поступила телеграмма с просьбой выяснить: ведутся или нет в Америке исследования по урану, если ведутся, то где, в каких научных центрах и в каком направлении? Неплохо было бы обеспечить получение информации по этой тематике. 

Твен сказал: 

 — Я прошу лишь одного: не регламентировать мой рабочий день и мои поездки по Восточному побережью, где сосредоточены основные научные центры США. И еще: поскольку главным в моей деятельности, как я понял, становятся добывание и оценка научно-технической информации, позвольте мне отчитываться о результатах своей работы лишь один раз в месяц. Это необходимо мне для того, чтобы не прерывать своих командировок в другие штаты и вообще сам разведывательный процесс. Согласны? 

Твен надолго исчез из резидентуры. В Хэнфорде он разыскал Норберта и Долли, которые к тому времени стали уже супругами, оба защитились и работали на местном атомном объекте, где готовилась к эксплуатации большая плутониевая установка. Через них он узнал, что проектирование и сооружение подобных секретных объектов осуществляет фирма Дюпон, а основной исследовательской организацией является Металлургическая лаборатория Чикагского университета. Заручившись дальнейшей поддержкой своих хэнфордских знакомых, Твен понял, что ему надо "танцевать" теперь от Чикагского университета и фирмы Дюпон, что именно в них надо первично подбирать источник информации. 

Норберт подсказал ему, что если он хочет поподробнее получить сведения об урановых исследованиях в Америке, то надо ехать в Чикаго и разыскивать по фотографии работающего в Металлургической лаборатории знакомого им обоим Скаута. Ни его домашнего адреса, ни телефона оба не знали. Была лишь групповая фотография с представленным на ней снимком засекреченного ученого. Еще во время своей стажировки в Бостоне Твен с целью завязывания контактов, часто посещал семинары по различным областям знаний и даже пытался выступать на них, чтобы его внешность отложилась в памяти аспирантов и профессоров. Так уж был устроен мозг одессита Семенова, что он не только впитывал в себя, как губка, основы самых разных технических заданий, но и неизменно поражал всех широтой эрудиции, когда оказывался в компании специалистов по технике или среди ученых, обсуждавших свои проблемы. Больше недели Твен "пас" Скаута у входа в Металлургическую лабораторию и лишь на девятый день "отловил" его. Скаут с трудом, но все же вспомнил русского аспиранта тогдашнего остроумного шутника и выдумщика — и без колебаний пригласил его к себе домой. В семье ученого Твен чувствовал себя совершенно уверенно, во всяком случае, ему не нужно было ничего придумывать и стесняться незнания предмета разговора: он уже поднаторел немного в урановой проблеме при беседах в Хэнфорде с Норбертом и Долли. Теперь он снова стал как бы аспирантом, занимающимся научными разработками, близкими к профилю работы Скаута, больше слушая и выуживая из него "втемную" нужную информацию о ведущихся в Чикагском и других научных центрах Америки исследованиях по урану и плутонию. От него же Твен узнал, что первые усилия в деле ограничения публикаций о делении ядра урана и освобождаемой в процессе деления больших количеств энергии были предприняты группой физиков-эмигрантов - Э. Вигнера, Л. Сциларда, Э. Ферми, Э. Теллера и В. Вайскопфа. 

Доложив резиденту полученные в Хэнфорде и Чикаго материалы по разработке ядерного оружия, а также подготовленные им три рапорта на вербовку, разведчик получил задание установить связь с крупным американским ученым, назовем его условно Тревором, работавшим в авиационной фирме "Локхид и Дуглас". Никаких данных о нем, кроме места жительства в пригородном районе Нью-Йорка без указания улицы и номера дома. Что делать? 

 — А что если мне поработать страховым агентом? — предложил Твен. 

 — А почему бы и нет, — согласился резидент. 

Твен покупает "фирменную" шляпу, заказывает служебную визитку на вымышленные имя и фамилию, прикрепляет к лацкану пиджака специально сделанную бляху с названием несуществующей страховой компании и начинает обходить квартал за кварталом район проживания ученого Тревора. Беседуя со всеми консьержками, садовниками и дворниками, Твен ходил по домам несколько дней, пока не нашел виллу нужного ему человека. Но и тут разведчику пришлось столкнуться с возникшей опасностью и проявить смекалку и изворотливость, когда перед входом на виллу его остановил частный детектив. Пошли расспросы: кто такой, откуда и что нужно? 

 — У мистера Тревора вот-вот закончится наша страховка, его секретарь звонила в нашу компанию, чтобы мы продлили ему контракт, — без запинки выпалил Твен, - Поэтому мне необходимо с ним сегодня встретиться. 

Пока детектив соображал, как поступить с незваным пришельцем, Твен снова ошарашил его: 

 — А может быть вас тоже, как и мистера Тревора, застраховать? Это же очень важно и даже необходимо при вашей-то опасной профессии... 

 — Да, да, конечно, — неуверенно промямлил детектив, — но только не сегодня. Мне надо сначала посоветоваться с женой. — И, чтобы поскорее избавиться от назойливого "страхового агента", вежливо предложил ему: 

 — Вы, пожалуйста, проходите к мистеру Тревору. Он недавно приехал с работы и, возможно, сразу примет Вас. 

С именитым ученым "русский аспирант" Семен Семенов нашел общий язык при обсуждении и оценке сенсационных открытий в мировой науке и, в частности, в области авиатехники. В ходе этой беседы Твен определил его политические симпатии, идейную близость, нормальную психику, а также умение быть бдительным и хранить секреты. С учетом этих данных Твен впоследствии вышел с вербовочным предложением и, с одобрения Центра, привлек Тревора к секретному сотрудничеству с советской разведкой. Информационные возможности нового агента Гленна оказались весьма высокими: от него стали постоянно поступать суперсекретные сведения по военным самолетам ХР-58 и Р-38, по бомбардировщику "Дуглас-18", истребителю-перехватчику "Локхид-22", штурмовику А-17 и по экспериментальному стратосферному аэроплану ХС-35. За предоставляемые разведке ценные сведения по военному самолетостроению Гленну стали каждый месяц приплачивать 400 долларов, а разведчику Твену, у которого он находился на связи, по ходатайству резидента только после этого увеличили ежемесячное денежное пособие до 350 долларов. И как бы в ответ на это Твен начал работать еще более целеустремленно, его редко теперь видели в офисе резидентуры. Но он зря время не терял: расширял круг знакомых, перепроверял их друг через друга, устанавливая их оперативные возможности. 

Обладая удивительной способностью видеть проблемные вопросы для советской науки и техники, Твен не по ориентировкам центра, а лично сам, как магистр наук, как человек, знающий, в чем нуждается его страна для более быстрого развития различных отраслей промышленности и повышения ее обороноспособности, определял, где в первую очередь надо искать источники развединформации. Причем не только в самом Нью-Йорке, но и его пригородах. С этой же целью он не раз выезжал в Кливленд и Балтимор, в Хартфорд и Хьюстон, в Филадельфию и Ричмонд. И возвращался всегда не с пустыми руками. Он врывался в резидентуру, как вихрь, как тайфун из Мексиканского залива, с возгласом: 

 — Ребята, все ко мне! Бросайте все дела и за переводы моих агентурок! А я сейчас должен опять бежать на встречу с Гуроном, потом будет еще одна явка с Ирвингом... Через два месяца резидент был арестован сотрудниками ФБР на месте встречи со своим агентом, который, как выяснилось впоследствии, оказался подставой американских спецслужб. Резидента заключили в тюрьму, но вскоре выпустили под залог до суда, а когда началась Великая Отечественная война, то, по распоряжению президента Рузвельта, судить его не стали и разрешили выехать в СССР. 

Твен продолжал пополнять свой агентурный аппарат новыми источниками информации по аэродинамике, реактивной технике, взрывчатым веществам, радиоэлектронике, производству синтетического каучука, радиолокации и связи. Когда число агентов перевалило за два десятка, работать с ними Твену стало невмоготу: не хватало времени на проведение встреч и на обработку поступавших материалов (иногда до тысячи страниц в день). И все это порой требовалось перефотографировать за два-три часа и затем уже вернуть агенту. Чтобы как-то облегчить эту работу, Твен предложил Центру создать из находившихся у него на связи помощников агентурные группы по шесть-семь человек, которые должны возглавить самые опытные, исключительно преданные агенты. А уже через них определять задания и получать информацию от каждого источника. Когда согласие Центра было получено, то в качестве групповодов стали использоваться Стенли, Григ и Луис, которые по-прежнему подчинялись только Твену. При такой схеме работы значительно сократилось число встреч агентов с советским представителем Амторга (Твеном), и, тем самым, повысилась безопасность разведчика и его помощников. 

В 1942 г. на замену Овакимяну в Нью-Йорк прибыл новый резидент под оперативным псевдонимом "Максим". Первым делом он решил познакомиться с загадочной для него личностью — разведчиком Твеном, вспомнив персональную просьбу начальника разведки генерала П. М. Фитина добыть подробную информацию о технологии производства чудодейственного препарата — пенициллина, позарез нужного советским госпиталям и больницам для спасения сотен тысяч больных и раненых на войне солдат. Но, прежде чем сказать Твену о персональном задании Фитина, резидент Максим решил посвятить его в суть проблемы. 

 — Двенадцать лет назад, — начал он издалека, — английский ученый Флеминг своим открытием подарил человечеству антибиотик, оказывающий губительное действие на многие виды микробов. Но подлинную революцию в медицине совершила группа ученых Великобритании в составе Флори, Эйбрехема и Чейна, которым удалось выделить пенициллин в чистом виде. Однако, к удивлению многих, английский парламент отказался финансировать экспериментально-промышленный выпуск пенициллина. Это и побудило одного из микробиологов — Флори — уехать в Штаты для продолжения экспериментальных работ. Здесь он довел этот чудо-препарат до лечебной практики, позволив людям победить болезни, уносившие год за годом миллионы жизней... 

Американские союзники, как рассказывал мне Фитин, щедры лишь на готовые лекарства. Они отпускают нам партии пенициллина в кредит, но не раскрывают при этом промышленной технологии его производства. Но что такое партия лекарства на целый фронт?... Это капля в море. Причем, только на один фронт! Поэтому ты уж постарайся показать свой "класс", а Родина тебя не забудет... 

 — Что конкретно надо сделать для этого? 

 — Добыть штамм очищенного американского пенициллина. 

Пришлось разведчику подтверждать свой класс практическим делом. Через своего агента Твен познакомился с "Ренделлом", одним из научных руководителей фирмы, производящей пенициллин, приветливо раскланивался с ним на приемах, и не только с ним, но и с другими биохимиками, участвовавшими в разработке и промышленном освоении препарата. Зная, что "Ренделл" недолюбливал чопорных светил американской науки, разведчик решил сыграть на этом: он начал превозносить его научные достижения, приглашать в рестораны и делать дорогие подарки. Когда Твен убедился, что сумел "приручить" "Ренделла" и что его можно привлечь к сотрудничеству с разведкой не на идейной, а на материальной основе, - на его стремлении иметь побольше денег, он вышел с вербовочным предложением к резиденту. Тот безоговорочно согласился. Только твердая воля и неиссякаемая доброжелательность разведчика к "Ренделлу" позволили Твену с блеском выполнить поставленную задачу — заполучить несколько образцов штаммов очищенного пенициллина. Вернувшись в резидентуру, Твен допоздна мастерил сам для этих штаммов контейнер, который не пропускал бы воздух и держал заданную температуру. Торопил его и резидент, ежечасно напоминавший о том, что все оперативные материалы должны быть переданы дежурному генконсульства и упакованы до десяти вечера, так как рано утром дипломатическая почта в Москву, а очередная пойдет лишь через месяц. 

После суматошного дня бедняге Твену никак не удавалось смастерить надежную упаковку с бесценным для страны долгожданным "грузом". Успев сделать лишь за десять минут до окончания приема почты, он рухнул на стул и, обхватив голову руками, уснул. А утром Твен уже излучал энергию и бодрость. 

В 1943 г. приехавший из Москвы Леонид Романович Квасников стал официально резидентом по научно-технической разведке. Зная большую загруженность Твена, он настоял на том, чтобы передать часть его агентов молодым разведчикам Яцкову и Феклисову. Осенью того же года в Нью-Йорк поступило из Центра сообщение о том, что в США для работы по "Энормозу" (в оперативной переписке советской разведки кодовое название проекта создания атомной бомбы в США и Англии) выехала группа ведущих английских ученых, что среди них находится завербованный в Лондоне под кличкой "Чарльз" известный британский физик-ядерщик Клаус Фукс. Предлагалось срочно установить с ним личный контакт. И снова это ответственное поручение дали Твену. 

Однажды при посадке в поезд, следовавший из Сан-Франциско в Лос-Анжелес, где тогда тоже была открыта легальная подрезидентура, Твен обнаружил за собой усиленное наружное наблюдение. Попытался освободиться от него, но увы! Уйти от слежки не удалось, пришлось отказаться от встреч с агентами и ни с чем возвратиться в Нью-Йорк. Однако и тут слежка не прекратилась. Поняв, что за ним ведут наблюдение сотрудники ФБР, он передал связь со своими агентами Феклисову и Яцкову. Чтобы не подвергать его риску ареста, летом 1944 г. Твена отозвали из Нью-Йорка в Москву, а в 1946 г. предложили ему поехать во Францию. 

Нарком Меркулов, санкционировав поездку за кордон, обратился с письмом к заместителю министра внешней торговли СССР с просьбой о назначении Семенова на должность, которая могла бы давать ему возможность устанавливать связи среди научно-технических и промышленных кругов Франции, а также для выполнения поставленных перед ним разведывательных задач. Ответ был коротким: "По согласованию с министром кинематографии СССР т. Большаковым И. Г., готовы направить т. Семенова С.М. в качестве уполномоченного "Совэкспортфильма". 

Твену очень не нравилась его "крыша" — уполномоченный "Совэкспортфильма". Но ничего не поделаешь, другого прикрытия тогда не было. По-своему воспринял эту "крышу" и парижский резидент, который, признавая значение секретов научно-технического характера, считал наиважнейшей разведку по политической линии, хотя и не возражал против получения Твеном информации и по НТР. За последние два года Твен завербовал три источника информации в Комиссариате атомной энергии, столько же в Национальном авиационном исследовательском институте, по одному агенту — в Институте им. Пастера и в Национальном телекоммуникационном центре, за свою работу удостоился ордена Трудового Красного Знамени. 

Но, очевидно, не зря говорят, жизнь наша что тельняшка — светлые полосы всегда сменяются черными. После сообщения о награде Твен попросил у резидента отпуск, которым он не пользовался со времени прихода в органы госбезопасности. Его отпустили, а вдогонку сказали: 

 — Езжай, может быть там ты разберешься со своей, как ее, ки-бер-не-тикой... 

Находясь в Париже, Твен не знал, что в Советском Союзе кибернетика считалась "лженаукой" и, когда он принес кипу полученных от агентов материалов, то резидент, к его удивлению, не принял их. Позже, уже во время отпуска, на Твена поступил из Франции донос о якобы имевших место "проявлениях аполитичности, фривольных высказываниях и аморальном поведении". И отпуск Семенова после этого затянулся на долгие годы. Твен стал невыездным до 1953 г. Потом в разведке начались чистки от лиц еврейской национальности. И тут припомнили Семенову все: и "увлечение" кибернетикой, и "недостойное" поведение в Париже, И, даже не приняв во внимание его блестящий послужной список, разведчика Твена уволили из органов госбезопасности без пенсии, без всяких средств к существованию. 

На работу Семена Марковича нигде не принимали. Увольнение из органов не по собственному желанию и не по выслуге лет было равносильно приговору суда за уголовное деяние. От безысходности своего положения прирожденный разведчик, классный вербовщик американцев и французов вынужден был пойти на работу в котельную текстильной фабрики на скромный сторублевый заработок. "Зато там есть бесплатное тепло и много свободного времени", — успокаивал себя Семенов. Через некоторое время, по протекции старого друга по институту он начал делать переводы книг с английского языка. Начав со справочника по энергетике и учебника по той самой "лженауке", название которой в свое время произносилось почти шепотом, Семенов вскоре стал высокопрофессиональным переводчиком технической литературы. Со временем он вступил в жилищный кооператив на двухкомнатную квартиру, и, по иронии судьбы, Семен Семенов свил свое гнездо рядом с метро "Семеновская". 

Казалось бы, все хорошо, все стало на свои места, но однажды его друзья по нью-йоркской резидентуре взбудоражили память о делах минувших и стали настаивать на том, чтобы он обратился с письмом лично к Ю.В. Андропову с просьбой о пересмотре причин его увольнения. Он отнекивался как мог. 

 — Чего стесняться-то?! — уговаривали его товарищи. — Времена произвола прошли! Теперь в самый раз напомнить о себе и рассказать, что ты верой и правдой служил отечеству, что незаслуженно был уволен без пенсии и тому подобное. 

И Семен Семенов первый раз в жизни сдался — отправил письмо на Лубянку, председателю КГБ. Письмо сработало: по ходатайству начальника разведки Семену Марковичу через 23 года после увольнения была установлена персональная республиканская пенсия 120 рублей в месяц "за большие заслуги в разведывательной работе". И сразу же, словно в виде услуги за услугу, его попросили встретиться с приехавшим в Москву на Международный конгресс крупным американским ученым в области аэродинамики, который настойчиво просил организаторов конгресса устроить ему встречу с работавшим в годы войны в Амторге Семеном Семеновым. Если же по каким-то соображениям этого сделать нельзя, то хотя бы переговорить с ним по телефону. Когда сотрудник из Ясенева назвал фамилию ученого, то Семенов сначала замер как борзая перед прыжком, а потом радостно воскликнул: 

 — Так это же мой бывший агент! Он разработал в те годы оригинальную конструкцию для проверки военных и гражданских самолетов на прочность. Это же он охотно делился со мной ее технологическими особенностями! Я готов с ним встретиться в любое время суток, если это нужно для разведки. Хотите, я закажу столик в "Арагви" или приму его у себя дома? 

 — Нет, лучше в "Арагви". И покажите ему Москву, используйте для этой цели такси. Все расходы мы берем на себя. 

Твен снова сделал все как надо и даже более того — получил от американского ученого исчерпывающую информацию, на основе которой советскими конструкторами был создан уникальный наземный прибор, применяемый до сих пор на военных аэродромах и в аэропортах крупных городов России и стран СНГ. За его создание группа разработчиков была удостоена звания лауреатов Государственной премии, но среди награжденных фамилии Семенова не было. "Се ля ви!" — как говорят французы. 

 — Ну зачем тебе, пенсионеру, нужно было два дня возиться с этим американцем? Терять драгоценное время? Неужели ты не видишь, что на дворе теперь совсем другая погода, — упрекал Семенова новый друг по работе в книжном издательстве. 

 — Понимаешь, я не мог иначе! — ответил ему бывший разведчик Твен. — Разведка - это моя главная жизнь, остаюсь ей верен, несмотря на то, что был несправедливо отвергнут ею же и почти четверть века находился в опале. Я и теперь очень хочу, чтобы добываемые советскими разведчиками научно-технические идеи и реальные секреты претворялись в жизнь на благо нашего могучего СССР. 

Однако история рассудила по-иному. Она сделала крутой поворот и разрушила могучий СССР. Но об этом разведчику Семену Семенову не суждено было узнать. Он умер в 1986 г. И только недавно его имя заняло достойное место в экспозиции Кабинета истории российской внешней разведки.